День новобранца — самый волнительный день в жизни любого человека, который хочет связать свою жизнь с военным ремеслом, и неважно, в какой квадрант он поступает: к целителям, которые облачаются в бело-голубую форму и занимаются тщательным изучением человеческого тела, травничеством и изобретением новых лекарственных отваров; к пехотинцам, которые предпочитают форму темно-синего цвета с золотыми вставками и являются основной военной мощью страны; к писцам, которые выбирают для себя неприметные накидки песочного цвета, чтобы знания были на первом плане, и занимаются тем, что ведут военные сводки, доносят до населения все новости и помогают в стратегических миссиях; или в квадрант всадников, которые облачаются во всё черное, отказываются от прежней жизни и отдают свою судьбу на милость дракона.
Основные квадранты тестируют новобранцев заранее, и их испытания не смертельно опасны.
Если кандидат не может справиться с заданием, то его просто отправляют обратно домой с письмом от руководства академии, в котором расплывчато указывается причина несоответствие уровня подготовки.
Но в квадранте всадников все иначе: не сдать финальное испытание перед зачислением в кадеты означает гибель.
   Люди ошибочно считают, что всадники драконов носят черное лишь потому, что так они выглядят менее приметно на своем драконе, на самом деле черный цвет скрывает кровь и пот, которые постоянно окружают человека, прошедшего свой путь от башни к парапету и на другую сторону.
Черный символизирует траур и боль, которая навсегда впечатывается в человека и обволакивает его как вторая кожа.
С этого момента пути назад не существует, каким бы сильным ни был человек, как бы сильно он ни готовился, в нем все равно что-то надламывается, и он изменяется навсегда.
Всадники считают, что обучение помогает им стать собой, снимает всю шелуху и притворство, обнажая их настоящее Я.
Но они ошибаются, это место будто имеет свой разум и характер и оттачивает свое Я в тех, кого принимает.
    Вот уже несколько часов я стою и смотрю в окно, всю прошлую ночь я так и не смогла уговорить себя хоть немного поспать. Сначала я пыталась, но после того как не смогла даже на мгновение закрыть глаза, просто плюнула на это дело, перестала себя обманывать и вернулась в свой кабинет, к бумагам и отчетам, которые для меня подготовил Аэтос.
Сегодня моя младшая дочь, которая так сильно мне напоминает любовь всей моей жизни, отправится в место, которое причинит ей не только физическую, но и душевную боль.
Вайолет так часто ломала кости и так часто вывихивала свои суставы, что я уверена, она испытывает куда больше боли, чем я или любой мне знакомый человек.
Я верю в свою дочь так, как верю в свои собственные силы. Но невозможность открыть ей правду делает мои поступки в ее глазах бессмысленными и жестокими.
В глубине души я понимаю, что однажды, когда правда раскроется миру, она сможет меня понять или даже простить.
Но разумом осознаю, что прощения не заслуживаю.
Мой младший ребенок всю жизнь готовилась к изучению истории, к познанию мира через записи былых событий, словно была рождена для этого, была слишком одарена...
Зная свое дитя, я понимаю, что не в ее характере смотреть на то, что делает Наварра, на то, что по-настоящему происходит в мире, она бы нашла способ вывернуть эту реальность наизнанку и вырвать своими тонкими пальцами правду, которую бы вытащила на этот свет. Я очень этого хотела, мы с Ашером мечтали о том, что наши сильные дети способны положить многовековой лжи конец, что смогут сделать то, на что ни у него, ни у меня не хватало сил и смелости. И это эгоистично с нашей стороны.
   Поэтому, когда восемь месяцев назад Льюис пришел ко мне в кабинет и радостно провозгласил, что теперь его дело продолжит моя младшая дочь, а после он со спокойной душой отправится на пенсию, я сказала Вайолет, что она может закончить свое начальное обучение как писец, но потом она отправится в квадрант всадников.
Своими словами я разбила ей сердце, но я поступала так, как делала всегда – защищала свою семью.
   Мира влетает в мой кабинет, словно одна из бурь, которые мне подвластны, но в отличие от природной стихии, Мира всегда идет мне наперекор, всегда открыто бросает вызов. Я узнаю в ней черты себя сильнее, чем в ком-либо, она словно мое зеркальное отражение. Отражение, которое не связано с клятвами и тайнами, разъедающими душу.
За ее спиной я успеваю заметить озадаченно-виноватое лицо стражника, который осознает свою беспомощность. Я слегка киваю ему головой, чтобы он закрыл дверь и делал вид, что все в полном порядке.
– Ты спятила, если решила провернуть это всерьез! – кричит моя средняя дочь еще до того, как дверь закроется. Ее крик все равно будет хорошо слышен сквозь дубовую дверь, но в закрытом состоянии хотя бы создается видимость приватной беседы.
– Ее всю жизнь готовили стать писцом! Ее не готовили во всадники! Мира бесцеремонно сбрасывает свой рюкзак на пол, я морщусь в этот момент – моей дочери определенно не хватает капельки женственности.
Разъяренная фурия из царства Малека, с лицом лейтенанта Сорренгейл, подходит ближе ко мне, и нас разделяет лишь мой письменный стол.
– Ты посылаешь свою младшую дочь туда, где её ждёт погибель! Понимая всю безысходность ситуации и осознавая, насколько её действия бесполезны, Мира переходит на крик.
Её захлёстывают эмоции, и я её хорошо понимаю, я даже осознаю, сколько времени она тренировала свою речь, чтобы попытаться противостоять мне.
Но и я, и Мира осознаем, что решение было принято не вчера, и отменить его невозможно.
– У неё нет ни единого шанса! – произносит она громче положенного, но хотя бы не так громко, как первую фразу.
Я молча смотрю на неё. Я стараюсь её рассмотреть получше, хоть и скрываю это. Я не видела её довольно давно, и для той, кто качала её в колыбели и привыкла подмечать каждое, пускай и незначительное изменение, моя дочь предстала совершенно другой, чем я видела её в последний раз.
Возле глаз появились мелкие морщины, кожа стала более загорелой и обветренной от бесконечного патрулирования неба.
Но всё же это была моя Мира, всё такая же безрассудная и храбрая, готовая убивать и быть убитой во имя своей семьи, во имя Вайолет.
   Мира делает небольшую паузу, то ли ожидая моего ответа, то ли переводя дыхание, но даже в такой момент она не заканчивает бой, а лишь переходит в его новую фазу.
Моя дочь сверлит меня глазами в попытке разбудить голос совести. Как жаль, что она не знает, что это невозможно с тех пор, как мы сожгли все, что принадлежало ее отцу.
– Хочешь, чтобы она принимала непосредственное участие в защите страны, а не сидела среди писцов, записывая произошедшие события, отправь её в пехоту! Но не, чёрт возьми, во всадники, мама! Это… это… просто… Последние слова получаются обрывистыми, будто ей не хватает воздуха в комнате или она исчерпала все доводы, которые имела.
Я продолжаю молчать, однако последние слова дочери меня сильно задевают. Да, Вайолет, может, на первый взгляд и не предназначена для неба, но отправить ее к пехотинцам?! Большинство из них беспомощны на поле боя, и если случится так, что ее отряд столкнется с грифонами, или, того хуже, у Вайолет не будет вообще шанса на выживание, и это несмотря на тот факт, что Мельгрем охотно раздает пехоте бессмысленные приказы, используя ее как мясной заслон.
Нет, никто из моих детей никогда не наденет темно-синюю форму смертников, ни тогда, когда я дышу.
Я даю Мире шанс высказаться, точно обозначить чудовище в данной ситуации, чтобы в будущем еще сильнее укрепить ее связь с Вайолет, если это было возможно.
Помогаю выплеснуть злость, что ее переполняет, чтобы та не сжирала ее изнутри. Я замечаю, когда глаза дочери закрываются и она пытается справиться со своими эмоциями.
Борюсь с чувством подойти к ней, обнять и объяснить свои поступки, свою холодность, отстраненность и почему каждый из Сорренгейлов должен быть сильнее, чем любой другой человек. Но вместо этого просто смотрю на нее, мой взгляд не становится теплее, я не проявляю сочувствия — такой путь губителен. Лишь тихонько, нервно барабаню короткими ногтями по столу, этот звук меня успокаивает, напоминает, для чего именно я продолжаю делать своих детей сиротами при живой матери. Лучше так, чем я увижу и их вещи в огне, как вещи мужа и сына.
– И тебе привет, дочь моя, - с ледяным спокойствием произношу я, когда Мира выплеснула первую волну своего праведного гнева. Зная свою дочь, осознаю, что это далеко не последняя вспышка.
– Решение уже принято, и менять его в последний момент я не намерена. Мой голос звучит, словно сталь самого смертоносного меча. Я дослужилась до чина генерала не за свой мягкий и податливый характер, и если 26-летняя девица, которая, фигурально выражаясь, только вчера закончила академию и побывала в нескольких боях, думает, что сможет что-то решить криком или, упаси Данн, мольбой, то она глупа и наивна, даже если это моя собственная дочь.
– Если это всё, что ты хотела мне сказать, то я услышала твою впечатляющую браваду. В моём взгляде читается смертельная опасность. Таких, как Мира, невозможно убедить внешним спокойствием, она всегда смотрит вглубь, в саму суть человека.
– А теперь мне пора заниматься делами. Я небрежно махаю ей на дверь, тем самым показывая, что разговор окончен.

Подпись автора

ролевики: да мы нормальные ребята тоже ролевики: ты поставил тире не той длины, мое настроение на ответный пост уничтожено, мы расстаёмся навсегда не пиши мне больше © кто-то из телеги Терпи, потому что Господь с тобой еще не закончил

Мой персональный мазохизм Падай, падай, ну же, упади! Построение перед бурей можно ненадо? сквозь трещины страха вип абонемент на тренировки оплачен Завтрашний день никому не гарантирован совет вопреки правилам в добрый путь! клятва не подвластная смерти Мы таковы, какими себя делаем, несмотря ни на что. Я не хотел, чтобы ты сражалась одна. И умирала одна. Господь просил о бедности, целомудрии и послушании; о трезвости не было ни слова.