День новобранца — самый волнительный день в жизни любого человека, который хочет связать свою жизнь с военным ремеслом, и неважно, в какой квадрант он поступает: к целителям, которые облачаются в бело-голубую форму и занимаются тщательным изучением человеческого тела, травничеством и изобретением новых лекарственных отваров; к пехотинцам, которые предпочитают форму темно-синего цвета с золотыми вставками и являются основной военной мощью страны; к писцам, которые выбирают для себя неприметные накидки песочного цвета, чтобы знания были на первом плане, и занимаются тем, что ведут военные сводки, доносят до населения все новости и помогают в стратегических миссиях; или в квадрант всадников, которые облачаются во всё черное, отказываются от прежней жизни и отдают свою судьбу на милость дракона.
Основные квадранты тестируют новобранцев заранее, и их испытания не смертельно опасны.
Если кандидат не может справиться с заданием, то его просто отправляют обратно домой с письмом от руководства академии, в котором расплывчато указывается причина несоответствие уровня подготовки.
Но в квадранте всадников все иначе: не сдать финальное испытание перед зачислением в кадеты означает гибель.
   Люди ошибочно считают, что всадники драконов носят черное лишь потому, что так они выглядят менее приметно на своем драконе, на самом деле черный цвет скрывает кровь и пот, которые постоянно окружают человека, прошедшего свой путь от башни к парапету и на другую сторону.
Черный символизирует траур и боль, которая навсегда впечатывается в человека и обволакивает его как вторая кожа.
С этого момента пути назад не существует, каким бы сильным ни был человек, как бы сильно он ни готовился, в нем все равно что-то надламывается, и он изменяется навсегда.
Всадники считают, что обучение помогает им стать собой, снимает всю шелуху и притворство, обнажая их настоящее Я.
Но они ошибаются, это место будто имеет свой разум и характер и оттачивает свое Я в тех, кого принимает.
    Вот уже несколько часов я стою и смотрю в окно, всю прошлую ночь я так и не смогла уговорить себя хоть немного поспать. Сначала я пыталась, но после того как не смогла даже на мгновение закрыть глаза, просто плюнула на это дело, перестала себя обманывать и вернулась в свой кабинет, к бумагам и отчетам, которые для меня подготовил Аэтос.
Сегодня моя младшая дочь, которая так сильно мне напоминает любовь всей моей жизни, отправится в место, которое причинит ей не только физическую, но и душевную боль.
Вайолет так часто ломала кости и так часто вывихивала свои суставы, что я уверена, она испытывает куда больше боли, чем я или любой мне знакомый человек.
Я верю в свою дочь так, как верю в свои собственные силы. Но невозможность открыть ей правду делает мои поступки в ее глазах бессмысленными и жестокими.
В глубине души я понимаю, что однажды, когда правда раскроется миру, она сможет меня понять или даже простить.
Но разумом осознаю, что прощения не заслуживаю.
Мой младший ребенок всю жизнь готовилась к изучению истории, к познанию мира через записи былых событий, словно была рождена для этого, была слишком одарена...
Зная свое дитя, я понимаю, что не в ее характере смотреть на то, что делает Наварра, на то, что по-настоящему происходит в мире, она бы нашла способ вывернуть эту реальность наизнанку и вырвать своими тонкими пальцами правду, которую бы вытащила на этот свет. Я очень этого хотела, мы с Ашером мечтали о том, что наши сильные дети способны положить многовековой лжи конец, что смогут сделать то, на что ни у него, ни у меня не хватало сил и смелости. И это эгоистично с нашей стороны.
   Поэтому, когда восемь месяцев назад Льюис пришел ко мне в кабинет и радостно провозгласил, что теперь его дело продолжит моя младшая дочь, а после он со спокойной душой отправится на пенсию, я сказала Вайолет, что она может закончить свое начальное обучение как писец, но потом она отправится в квадрант всадников.
Своими словами я разбила ей сердце, но я поступала так, как делала всегда – защищала свою семью.
   Мира влетает в мой кабинет, словно одна из бурь, которые мне подвластны, но в отличие от природной стихии, Мира всегда идет мне наперекор, всегда открыто бросает вызов. Я узнаю в ней черты себя сильнее, чем в ком-либо, она словно мое зеркальное отражение. Отражение, которое не связано с клятвами и тайнами, разъедающими душу.
За ее спиной я успеваю заметить озадаченно-виноватое лицо стражника, который осознает свою беспомощность. Я слегка киваю ему головой, чтобы он закрыл дверь и делал вид, что все в полном порядке.
– Ты спятила, если решила провернуть это всерьез! – кричит моя средняя дочь еще до того, как дверь закроется. Ее крик все равно будет хорошо слышен сквозь дубовую дверь, но в закрытом состоянии хотя бы создается видимость приватной беседы.
– Ее всю жизнь готовили стать писцом! Ее не готовили во всадники! Мира бесцеремонно сбрасывает свой рюкзак на пол, я морщусь в этот момент – моей дочери определенно не хватает капельки женственности.
Разъяренная фурия из царства Малека, с лицом лейтенанта Сорренгейл, подходит ближе ко мне, и нас разделяет лишь мой письменный стол.
– Ты посылаешь свою младшую дочь туда, где её ждёт погибель! Понимая всю безысходность ситуации и осознавая, насколько её действия бесполезны, Мира переходит на крик.
Её захлёстывают эмоции, и я её хорошо понимаю, я даже осознаю, сколько времени она тренировала свою речь, чтобы попытаться противостоять мне.
Но и я, и Мира осознаем, что решение было принято не вчера, и отменить его невозможно.
– У неё нет ни единого шанса! – произносит она громче положенного, но хотя бы не так громко, как первую фразу.
Я молча смотрю на неё. Я стараюсь её рассмотреть получше, хоть и скрываю это. Я не видела её довольно давно, и для той, кто качала её в колыбели и привыкла подмечать каждое, пускай и незначительное изменение, моя дочь предстала совершенно другой, чем я видела её в последний раз.
Возле глаз появились мелкие морщины, кожа стала более загорелой и обветренной от бесконечного патрулирования неба.
Но всё же это была моя Мира, всё такая же безрассудная и храбрая, готовая убивать и быть убитой во имя своей семьи, во имя Вайолет.
   Мира делает небольшую паузу, то ли ожидая моего ответа, то ли переводя дыхание, но даже в такой момент она не заканчивает бой, а лишь переходит в его новую фазу.
Моя дочь сверлит меня глазами в попытке разбудить голос совести. Как жаль, что она не знает, что это невозможно с тех пор, как мы сожгли все, что принадлежало ее отцу.
– Хочешь, чтобы она принимала непосредственное участие в защите страны, а не сидела среди писцов, записывая произошедшие события, отправь её в пехоту! Но не, чёрт возьми, во всадники, мама! Это… это… просто… Последние слова получаются обрывистыми, будто ей не хватает воздуха в комнате или она исчерпала все доводы, которые имела.
Я продолжаю молчать, однако последние слова дочери меня сильно задевают. Да, Вайолет, может, на первый взгляд и не предназначена для неба, но отправить ее к пехотинцам?! Большинство из них беспомощны на поле боя, и если случится так, что ее отряд столкнется с грифонами, или, того хуже, у Вайолет не будет вообще шанса на выживание, и это несмотря на тот факт, что Мельгрем охотно раздает пехоте бессмысленные приказы, используя ее как мясной заслон.
Нет, никто из моих детей никогда не наденет темно-синюю форму смертников, ни тогда, когда я дышу.
Я даю Мире шанс высказаться, точно обозначить чудовище в данной ситуации, чтобы в будущем еще сильнее укрепить ее связь с Вайолет, если это было возможно.
Помогаю выплеснуть злость, что ее переполняет, чтобы та не сжирала ее изнутри. Я замечаю, когда глаза дочери закрываются и она пытается справиться со своими эмоциями.
Борюсь с чувством подойти к ней, обнять и объяснить свои поступки, свою холодность, отстраненность и почему каждый из Сорренгейлов должен быть сильнее, чем любой другой человек. Но вместо этого просто смотрю на нее, мой взгляд не становится теплее, я не проявляю сочувствия — такой путь губителен. Лишь тихонько, нервно барабаню короткими ногтями по столу, этот звук меня успокаивает, напоминает, для чего именно я продолжаю делать своих детей сиротами при живой матери. Лучше так, чем я увижу и их вещи в огне, как вещи мужа и сына.
– И тебе привет, дочь моя, - с ледяным спокойствием произношу я, когда Мира выплеснула первую волну своего праведного гнева. Зная свою дочь, осознаю, что это далеко не последняя вспышка.
– Решение уже принято, и менять его в последний момент я не намерена. Мой голос звучит, словно сталь самого смертоносного меча. Я дослужилась до чина генерала не за свой мягкий и податливый характер, и если 26-летняя девица, которая, фигурально выражаясь, только вчера закончила академию и побывала в нескольких боях, думает, что сможет что-то решить криком или, упаси Данн, мольбой, то она глупа и наивна, даже если это моя собственная дочь.
– Если это всё, что ты хотела мне сказать, то я услышала твою впечатляющую браваду. В моём взгляде читается смертельная опасность. Таких, как Мира, невозможно убедить внешним спокойствием, она всегда смотрит вглубь, в саму суть человека.
– А теперь мне пора заниматься делами. Я небрежно махаю ей на дверь, тем самым показывая, что разговор окончен.

Подпись автора

ролевики: да мы нормальные ребята тоже ролевики: ты поставил тире не той длины, мое настроение на ответный пост уничтожено, мы расстаёмся навсегда не пиши мне больше © кто-то из телеги Терпи, потому что Господь с тобой еще не закончил

Мой персональный мазохизм Падай, падай, ну же, упади! можно ненадо? сквозь трещины страха вип абонемент на тренировки оплачен Завтрашний день никому не гарантирован совет вопреки правилам в добрый путь! клятва не подвластная смерти Я не хотел, чтобы ты сражалась одна. И умирала одна.