Во всём организме своеобразный бунт: руки не слушаются, трясутся, как обезумевшие; сердце вот-вот выскочит из груди (хотя может оно и лучше, перестало бы болеть и выворачиваться наизнанку, причиняя какой-то отдельный вид адских страданий); взгляд не концентрируется на одной точке, что не есть хорошо, когда военные игры вот-вот должны были начаться. Она рассеяна, несобранна. Вся в своих мыслях, вся в том самом моменте, когда её ошарашила реальность. Силы тратит на то, чтобы возвести вокруг себя стены самые непробиваемые, толстые, высокие. Двери замуровывает наглухо. Чтобы хоть немного наедине со своими мыслями побыть, чтобы осознать, как филигранно Риорсон отыграл свою партию. Правда, странно, что он её в свой отряд взял. Всё тело напрягается так, будто от любого микродвижения зависит её жизнь. Глазами наконец-то ещё раз оценивает ситуацию. Как бы ей ни хотелось верить, но она тут в меньшинстве – единственная, у кого нет метки восстания. Та, которая не должна была стать свидетелем встречи с их врагами. Перед отправкой в Альдибаин Даин сказал ей, что она погибнет с командиром крыла. Хочется рассмеяться громко, чтобы с надломом, переходящим в истерику. Ей не хочется признавать, что Аэтос мог быть всё это время прав. Прав тогда, когда она упорно строила совершенно иные замки в своей голове. Разве её не называли умной? Разве она сама себя не считала достаточно сообразительной? Как попалась на эту удочку? Почему так просто поверила ему? Почему её подвели собственные чувства? Как розовая пелена перед глазами довела её до такого состояния? И что ей теперь делать? Сорренгейл губу изнутри прикусывает, чтобы не дать вырваться эмоциям наружу, чтобы не показывать всем им, что это всё разбивает её на части. Она изо всех сил старается склеивать себя по кусочкам, чтобы выжить. Разве не она зубами выгрызала себе место? Нет, она не зря столько тренировалась. Не ради того, чтобы спустить всё сегодня из-за того, что её обманул сын Фена Риорсона. Горькая усмешка сама срывается, давая понять её драконам, что так просто мимо неё эта ситуация не пролетит. Она шипами засела внутри, разрывая каждую клетку и пуская свежую кровь. Но Вайолет сильная, она не позволит себя уничтожить здесь. И не позволит оставлять её пешкой на шахматной доске. Она – всадница, у которой два самых потрясающих дракона. Пусть на них она тоже сейчас сердилась.

Сорренгейл словно потеряла свою самую главную опору. Она наивно доверилась, научилась полагаться и на Ксейдена, и на Тейрна и Андарну, не стараясь просчитывать, что каждый может вести свою игру. Во-первых, какими бы родными ты не считал драконов, они всегда будут выше людей, всегда будут принадлежать друг другу и никогда не поставят свой род под удар. Это она ещё поняла, когда узнала тайну своей золотистой крошки. Но даже в самых страшных снах она не могла предположить, что настанет день, когда эта нить доверия меж ними пошатнётся. Во-вторых, она совершенно растворилась в том, кто изначально был её врагом. Как бы ни хотелось себе признаваться, но Вайолет собственноручно довела себя до этого паршивого состояния. Если бы она послушалась маму, Миру, Даина, то сейчас не оказалась бы в такой ситуации. Если бы...

Она знала, что долго обижаться на своих двух хвостатых не сможет, что в итоге простит им их ложь, которую они так пытались обелить тем, что именно недоговаривали. Как знала и то, что как только остынет, потушит весь пожар внутри себя, всё с ними вернётся на круги своя – и доверие, и общение, и любовь, и нежность, и штуки, и открытые двери в голове. Но Ксейден... С ним уже никогда ничего не будет по-другому. Ему дорого будет стоить то, как она узнала о его секрете. Да, возможно он был прав, что переживал насчёт Даина, насчёт неё самой и её реакции. Но, получается, тогда он и не знал её настоящую. Если думал, что она пожертвует людьми во имя «тёплого» местечка под защитными чарами. Ему нужно было лишь захотеть. Но из них двоих лишь она слепо ему доверяла. Больше такого не повторится. Дважды в эту реку входить она не собирается.

Тейрн приземляется на лётном поле, а девушка быстро соскальзывает с него, чтобы почувствовать под ногами землю. Может так она сможет чуть заземлиться? Было бы просто идеально. Она не смотрит на Ксейдена, вместо этого бросая взгляд на Лиама, который смотрит на неё так, будто познал вселенскую печаль, разочарование и теперь готов принять все на себя. Сорренгейл в его глазах видит столько боли, что аж зубы до скрежета сжимает. Невыносимо. Отворачивается и натыкается на что-то привычно-знакомое. Его сестра всегда была другой. Сейчас ей это и надо.

– Хочешь что-то добавить? – бросает в непривычной для себя резкой манере, нарываясь на очередную перебранку, чтобы выпустить пар. Вайолет готова биться об заклад, что им не дадут долго препираться и устраивать словесное кровопролитье. Как минимум, тот же Лиам стоит в паре метров, ему ничего не стоит подойти и напомнить им, где они и чем должны заниматься, – Смотри, Риорсона как раз нет. Это может быть твой звёздный час, – она разводит руками. Как вовремя Ксейден с Гарриком решили проведать обстановку.

– Ви! – одёргивает голос сзади так, что всё внутри замирает.

Это как будто бы её отрезвляет, напоминая, что она не должна становиться хуже, чем есть. Сорренгейл не должна скатываться в пропасть. Она не может допустить собственного расщепления. Она обязана запихнуть себе в жопу всё это дерьмо, пройти военные игры, а потом уже сможет нормально все проанализировать и продумать, как поступать дальше. Делает шаг назад и поднимает две руки вверх в жесте «сдаюсь» и выдыхает. Да, сейчас не время. Но извиняться перед Слоун за это она не будет.

Как раз в это время весь этот отряд предателей начинает всерьёз поднимать важные вещи – никакого шума, никаких звуков рядом с крепостью не было. Что-то в голове у Вайолет словно перещёлкивает и она поворачивает голову в нужную сторону, хмурясь.

– Слишком странно, – не замечает, как задумчиво озвучивает свои мысли вслух.

«Непозволительно тихо для места, где должно быть по меньшей мере человек двести», – настороженно звучит голос Тейрна в голове.

Подпись автора

i understand me a little more with every rise and fall
обновки разоряют казну риорсона

Ей так и хотелось сначала фыркнуть, потому что теперь в её понимании по приказке Риорсона жили все они. Он плёл свою невидимую паутину, обволакивал всех, а потом дёргал за ниточки в правильных направлениях, выгодных для себя и для его вперёд идущих планов. Стоит ему щёлкнуть пальцами, замолчат все. И едва ли этот острый язычок сможет дальше продолжать говорить то, что думает. Риорсон — как болезнь, поражающая всё, что встает у него на пути: если не убьёт, то привлечёт на свою сторону. Он будет позволять говорить, пока ему это будет выгодно. Пока он не усомнится в словах и не увидит в них угрозу своему великому предательству. Только сравнение двух ситуаций чуть остужает пыл, заставляя включить мозг и по максимуму отрубить эмоциональную составляющую. Майри младшая права, что так старается её уколоть. Она бьёт не в бровь, а в глаз. И, кажется, это первый раз, когда Сорренгейл закрывает свой рот, чтобы не дать словам вырваться и накалить и так нерадужную обстановку. Вайолет вдруг резко осознаёт, что они обе оказались в идентичных ситуациях. Такое чувство, что кто-то просто решил над ними поиздеваться и отзеркалил ситуации.

Сорренгейл пытается держаться за то, что Аарик — это другое, потому что он не предавал Наварру. Он скрыл то, кем являлся, чтобы иметь шанс быть в числе всадников. Чтобы отец не отправил кучу своих людей и не притащил его за шкирку назад в королевский дворец. Чтобы никто не думал, что он добился чего-то лишь благодаря своей венценосной фамилии. Он точно хотел, чтобы у него были такие же шансы на всё это, как и у других. Может, конечно, у него на это были ещё какие-то другие мысли, но едва ли Вайолет хотелось лезть ему под кожу, чтобы узнать всё-всё-всё. Ей хватало собственных выводов, которые она делала на основании всех тех лет, которые его знала. Грейкасл был одним из тех людей, за кем бы она пошла, даже не задумываясь о последствиях. И что самое ужасное, Ксейден стал для неё таким же. Просто ворвался, как ураган, заполонил собой всё, а теперь переворачивает её мир с ног на голову. И таким же для Слоун стал её друг. И в обоих уравнениях – они полные дуры, которые решили связаться со своими «врагами». Ведь пока она выгораживает его высочество в собственной голове, для Слоун героем был Ксейден. Для них всех. Потому что никто не стал бы идти за ним, если бы не видели в нём того, кто сможет их куда-то повести. А он мог. Не зря командиром крыла стал, как не прискорбно сейчас признавать.

Если смотреть на всё со стороны чувств, то сегодня Вайолет не просто проиграла, а с треском провалилась. Зато теперь ей было легче понять Майри младшую и её душевные метания. Только не всё касалось чувств. Одно дело быть из королевской семьи, другое — якшаться с теми, кто рассекает на грифонах и является первым врагом Наварры. Врагом, против которого они все дружно должны сражаться, когда станут всадниками. А он поставлял им оружие! Оружие из Басгиата для убийства вэйнителей, которые были лишь сказкой! Почему она должна в это верить?! Теперь, вышагивая рядом, Вайолет начинает прокручивать мысли: а собирались ли все меченые вообще быть по-настоящему на службе у королевства? И когда вообще рождались эти странные планы? У кого в голове? Это сам Ксейден или ноги растут от их родителей? Её голова закипала. А были ли настоящими вообще его чувства? Или каждый его шаг в её сторону был тоже хорошо продуманным планом? Так он хотел обезопасить себя и свою миссию, если что-то пойдёт не так? Но как? Взять её в нужный момент в заложники и угрожать расправой? Едва ли Лилит Сорренгейл пожертвовала бы собственной дочерью во имя защиты Наварры. Но теперь поверить в искренность его чувств было почти невозможно. Забавная штука — доверие: на его создание уходит столько времени, но оно разрушается в мгновение ока.

Казалось, что по лестнице Сорренгейл взлетела в мгновение ока. Она боялась, что Ксейден захочет что-то попробовать прояснить, потому постаралась этого избежать, даже дверь в своей голове для него захлопнула, подперев мысленно комодом. Ей не нужны были его оправдания. Не нужно было ничего. Пока она просто хотела закончить эти игры, вернуться в Басгиат, осмыслить всё, что ей стало известно, а дальше время покажет, куда их приведёт это всё. Рубить сгоряча — самое ужасное. Нужно было хорошенько подумать, чем делать свой шаг. Разве не она Слоун обвиняла за то, как она взорвалась? Разве не она каких-то пару минут назад в неё этим тыкнула? Нельзя допускать повторения ошибок. Все же всегда любят говорить, что надо учиться на чужих, а не на своих.

В воздухе висит какое-то странное напряжение. Она чувствует его, едва успевает взобраться на башню. Не мудрено, с учётом того, как странно видеть полностью пустой форпост — место, которое должно защищать границу. Не может же быть такого, чтобы из-за них его полностью освободили во имя каких-то там военных игр, чтобы показать весь сок службы. А что если что-то пойдёт не так? Что если в момент игр случится нападение? Они ведь ничего не смогут сделать без поддержки более опытных всадников. Да и численность их мала. Внутри начинало подниматься какое-то мерзкое ощущение страха. В голове всплывают слова Даина о том, что она погибнет. Почему он так сказал? И почему ей кажется, что он может быть прав? Это его очередная паранойя или… Внутри всё леденеет. Даин Аэтос — сын полковника Аэтоса. Тот, кто никогда не нарушает правил. Малек забери её, да он же при ней не постеснялся сказать, что кодекс будет превыше всего. Даин Аэтос — человек, печать которого скрыта нашивкой, потому что она — великолепное оружие в ведении допросов. Мерзкая печать, которая может вытащить из головы человека любое воспоминание. Ей не хочется верить, но почему-то дрожь начинает бить всё тело. Мог ли он применять её на ней без её ведома?

— Риорсон, — каким-то потусторонним произносит, впервые обращаясь к нему с того момента, как узнала о предательстве Наварры, дополнительно проводя между ними черту, не называя его по имени, — Аэтос, — еле справляется со словами, чтобы сложить их в предложение, потому что не хочет допускать этих мыслей, — Ты знаешь, каким образом работает его печать? — переводит взгляд на командира крыла и понимает сразу несколько вещей: во-первых, он знает; во-вторых, он тоже сложил один плюс один; в-третьих, кажется, именно она виновата во всём дерьме, которое будет происходить дальше, — Как? — пытается требовательно задать вопрос, но получается скорее жалко.

— Вот так, — его пальцы касаются её щек, заставляя вздрогнуть и округлить глаза. — Ему нужно касаться лица. И нет, ты бы не поняла, если бы он это сделал.

У них тайн на двоих — целый ворох. Самые страшные заслуживают того, чтобы Ксейдена и всех остальных казнили, она это знала. Осознание, что именно она стала причиной всему этому, бьёт, как наотмашь, даже заставляя её дернуться назад. Если бы она не знала, Даин бы ничего не узнал. Но если он узнал и доложил руководству… Неужели её мать тоже поверила, что она во всём замешана? Она так просто решила от неё избавиться, ничего не разузнав? Не поговорив и не убедившись самой? Горькая усмешка срывается сама собой. Лилит Сорренгейл никогда не нарушит кодекс, не правда ли? Как и Даин Аэтос. Не убедившись во всём, она готова карать. А что, если он увидел лишь то, как они собирались ночью? Её воспоминания не хранят там ничего морально ужасного, не считая запрета встреч по количеству меченых. Хотя уже это — призыв сжечь их всех, даже если он и вытащил оттуда лишь кусок, как они только старались поддерживать друг друга, почти как настоящая семья. Дерьмо, дерьмо, дерьмо!

Гаррик вдруг возникает рядом и протягивает Риорсону какой-то конверт. Тот, который становится их приговором: либо покинуть пост Рессона, обрекая всех его жителей на смерть и отправиться на настоящие военные игры, либо остаться здесь (читать, как отсрочить смерти мирного населения и погибнуть самим). Кровь в жилах стынет от того, что руководство Басгиата решило похоронить здесь всех их, включая народ. Народ, который они должны были защищать! Но самое мерзкое — это то, что подписант слишком уж очевиден. Удивительно, что рядом с его фамилией не стоит её собственная для пущего эффекта.

«Серебристая, что-то не так»— звучит слишком уж настороженный голос Тейрна, который заставляет напрячься её всем телом. Если её дракон чувствовал, что дело пахнет жареным, то они и правда были в настоящем дерьме, — «Что-то в долине под нами, я чувствую это».

— Правильно я понимаю, что полковник Аэтос для того, чтобы нас всех наказать, решил помочь грифонам напасть на наши земли и терроризировать наших людей? Тех, кого мы должны защищать? Из-за каких-то там кадетов? — она всё ещё отказывалась верить, что всё может быть куда хуже. Что всё, что было сказано Ксейденом, не было никакими папиными страшилками на ночь, — Это же бред! — она оборачивается, чтобы столкнуться взглядом со Слоун. Она же не боится говорить правду, — Его же могут самого лишить жизни за такое! — окидывает всех взглядом и останавливается на Лиаме, который как-то слишком серьёзно всматривается вдаль, – Его действия могу расценить, как государственную измену, если грифоны смогут пробить здесь оборону, двинуться дальше и нанести нам существенный вред.

Правда, для этого кому-то из них точно придётся выжить, чтобы потом продемонстрировать его сыночку – этому сукиному сыну – что он наделал. Чтобы, если у него была совесть, то она разорвала его изнутри. Ладно Риорсон, которого он ненавидит. Но люди!

«Андарна, не отходи от Тейрна» — быстро добавляет, пока они ещё могут наслаждаться мнимым спокойствием.

Подпись автора

i understand me a little more with every rise and fall
обновки разоряют казну риорсона

Не грифоны. Ощущение такое, что кто-то забил последний гвоздь в крышку гроба. Или что я стояла на обрыве, меня держали за руку, а теперь просто взяли и толкнули в пропасть. Это тот поворот событий, которого я бы никогда не смогла предсказать. Ожившие сказки? Серьёзно? И я бы могла продолжить гнуть свою линию, что это они все — меченые — решили разыграть передо мной какой-то свой спектакль, если бы не Тейрн. Мы все это чувствовали — то, как напряжены наши драконы. Они ощущали тот ужас, который на нас надвигался, и не могли реагировать так же, как если бы это были всего лишь грифоны. Тогда, на поляне, Тейрн так не переживал, не предупреждал о чём-то, что может застигнуть нас врасплох. Он знал, что там нам не угрожает смертельная опасность. Пусть и был готов по одному моему слову сжечь всех неугодных.

Вэйнители. Те, кто высасывает саму жизнь из недр земли. Страшилки, которыми меня пугал в детстве отец, вдруг ожили. Чувствую, как холодный пот начинает струиться под лётной формой. Нет, они не просто ожили. Они всегда существовали где-то там, где мы о них не слышали, верно? Люди переписали историю, стёрли их из воспоминаний. Интересно, знала ли моя мать об этом? Неужели она тоже была той, кто скрывал это от всех? В голове сразу обрывками воспоминаний возникают картины из прошлого. Например, когда мы с Лиамом нашли странное письмо, которое не было помечено грифом секретности, но о котором так никто ни разу и не заговорил. Стоя на вышке, я буквально чувствовала, как что-то во мне медленно умирало. Как земля, на которой меня всё это время учили стоять, вдруг начала уходить из-под ног, переворачиваясь.

Всё, чему нас учили, — ложь. Всё, что нам вкладывали в Басгиате, — ещё большая ложь. Мы должны были стать удобными королевству всадниками, но не настоящими. Когда же кто-то из них почувствовал опасность, то они взяли и просто отправили нас всех на убой. И всё из-за того, что меченые знали правду.
Стараясь проглотить вставший в горле ком, я смотрела перед собой, прокручивая свой последний диалог с Даином. Он сказал, что я умру рядом с Ксейденом. Сказал это так легко и просто, словно мы никогда в жизни с ним не были друзьями. Будто единственное, что нас объединяло, — это родители, которые служили в армии и общались между собой. Словно это не наше желание было общаться друг с другом, а какая-то необходимость или просто невозможность социализироваться с кем-то другим. Неужели он тоже знал, с чем мы все здесь столкнёмся? И если знал, то как посмел держать свой рот закрытым? Разве это не прямое нарушение Кодекса, который он так боготворил?! Как можно было отправить всех без суда на верную смерть, просто увидев в моих воспоминаниях что-то?!
Словами не передать, как же я сейчас была на него зла. Если бы он попался мне сейчас на глаза, то я точно проверила бы на нём отработанную меткость в метании своих молний!

«Рядом с нами приземлились грифоны» — очень серьёзный голос Тейрна возвращает меня в настоящее.

Если все в округе и доверяли им, то не я. Сейчас я была единственной белой вороной среди всех этих людей. Ксейден вёл с ними какие-то свои дела, но даже после появления другого, более крупного и серьёзного врага, я не могла просто так оставлять свою спину незащищённой рядом с ними. Может быть, всё обучение и было херью, но мне нужно было убедиться во всём самой, докопаться до настоящей правды. Если, конечно, мы выберемся отсюда живыми. Доверять с ходу я никому не планировала. Мне было бы достаточно Тейрна и Андарны. Несмотря на какие-то недоговорённости, они всё равно оставались моими, а я — их. Ближе них у меня здесь никого нет. Если бы Риорсон не подорвал моё доверие, то был бы ещё и он. Но... но ай.

Прогремевший взрыв заставляет меня дёрнуться чуть в сторону. Сердце пропускает несколько ударов. Так звучит начало наступления. Они не станут ждать, пока мы соберёмся все с мыслями, придумаем план и рассредоточимся. Но в голове почему-то начинают возникать вопросы: почему именно здесь и сейчас они оказались? Кто-то специально их вызывал? В Басгиате есть предатели, которые с ними сотрудничают? Или они идут сюда за чем-то. Или за кем-то…

Та самая девушка-летун, с которой Ксейден мило болтал на поляне, оказывается рядом с нами. Её речь становится последней каплей в чаше моего терпения. Мне кажется, что я ощущаю её отчаяние так ярко, будто сама стала свидетельницей того, как уничтожали город, о котором она говорит. Но больше всего меня поражает, что она готова идти и умирать. Готова отдать жизнь, стараясь хоть как-то помочь гражданским. Даже если понимает, что это будет бесполезно. Наш враг — как нас учили — призывал всех убираться. Она старалась спасти тех, кого должна была ненавидеть. И она отправлялась спасать город.

Все сегодня шло вразрез нашему обучению.

Я поворачиваюсь к Ксейдену и понимаю всё за доли секунды. То, как расправляются его плечи, как напрягается тело, как сжимаются скулы — всё это говорит о том, что он не сбежит. И как по заказу, все меченые начинают один за другим соглашаться, что нужно помочь летунам на грифонах, нужно помочь людям.
Все они, как единый механизм, друг друга поддерживают, стоят горой, считывая одобрительные взгляды друг друга, когда каждый сообщает, что готов принять бой. От слов близнецов Майри у меня стынет кровь в жилах.

Их родители не были предателями… Они старались показать всем истину, которую от них скрывали. Настоящего врага, который поджидал за охранными чарами и мог взять и разрушить спокойный и идеальный наваррский мир. Настоящие предатели мирных граждан занимали высокие посты и звания в нашем королевстве.
Моя мать… ради сохранения тайны она пожертвовала собственным ребёнком. И теперь она согласна повторить это. Вряд ли полковник Аэтос решился на такую игру один. Теперь, зная это, я понимала, почему Слоун так сильно меня ненавидела. Моя мать расправилась с теми, кто хотел всех защитить. Она приняла участие в казни тех, кто должны были стать героями. И самое сильное — что их родители знали, на что идут. Знали, с каким сопротивлением могут столкнуться и чего им будут стоить все их действия.

Когда все взгляды устремляются в мою сторону, я уже знаю ответ, который всем им дам. Даже если Риорсон не хочет, чтобы я рисковала собственной шкурой, это не значит, что я не могу выбирать так же, как и они. Прослыть трусихой? Ну уж нет! Лучше я докажу всем им, всем тем летунам, что я — не та Сорренгейл. Я — не моя мать, не мой брат, не моя сестра. Хватит уже вечно сравнивать меня с ними и предполагать, что мои действия будут такими же. Я готова рисковать собственной шеей ради мирных людей, потому что такова и должна была быть моя работа.

«Мы будем пировать их костями, Серебристая»— считывая моё настроение, отдаётся его голос в голове, готовый вести бой не на жизнь, а на смерть.

Бросить невинных людей — это не ко мне. Сбежать, поджав хвост? Тоже. Я отказываюсь оставлять в беде всех. Мне противна одна мысль, что кто-то может думать, что пока они будут бороться здесь, я буду лететь в сторону Эльтувала. Да, пусть они пропадут там все пропадом на своих Военных играх! Здесь уже был другой уровень. Я не оставлю никого из них, кем бы ни считала их. Лучше пусть моё имя высекут на камне. Зато я буду умирать, зная, что отдала жизнь не просто так.

— Я была самой лёгкой мишенью во всём квадранте, — задирая подбородок вверх, произношу. — Но сейчас я — всадник. Могу жить дальше, как трусиха, или умереть, как всадница. Я выбираю второе.

Прости, Ксейден, но сейчас мы все в одной лодке. Одна фигура может полностью разломать партию. И пока я могу принести какой-то толк, склонить чашу весов в нужную сторону — я буду это делать.

— Летуны вступили в бой. Все семеро… шестеро. Похоже, они пытаются отвлечь огонь на себя, но, твою мать, такого огня, как у вэйнителей, я среди всадников не видел. Трое стоят вокруг города, а один пробивается к зданию в середине. Часовая башня, — Лиам с помощью своей печати сразу передаёт всем обстановку на поле боя, чтобы Ксейден понимал, как рассредоточить нас всех.

— Виверны, — вставляю после его тирады, — нужно смотреть в оба. Если существуют вэйнители, то с ними могут быть и виверны.

Лучше предупредить всех сразу, чтобы эти твари, если вдруг появятся, не стали неожиданностью. Это, конечно, не вызывает вау-эффекта, скорее накладывает ещё больше отчаяния. Зато теперь я могла быть спокойна, что не утаила какую-то важную информацию, которая могла бы стоить кому-то жизни. Ксейден с Гарриком на скорую руку проводят инструктаж, как можно убить вэйнителя. Я сразу делаю про себя пометку: идти на них — точно не мой вариант. Может, квадрант и сделал меня физически сильнее за все месяцы подготовки, но едва ли я смогу потягаться с чем-то таким. Хотелось надеяться, что я просто максимально смогу помочь ребятам и не буду обузой. Про себя ещё и молилась всем богам, чтобы сегодня моя печать поражала врагов прямо в цель, а не как обычно. Жаль, что не существует какой-нибудь штуки, которая помогла бы мне улучшить прицел. Чтобы не один из десяти поражал, а наоборот. Хотя… тут бы ещё суметь выдержать всё это. Сгореть от магии — как-то тоже не хотелось бы. Тут легче камнем вниз, чтобы быстрее отправиться к Малеку, без лишних страданий. Но такое я даже не рассматривала. Сегодня мы все должны были выгрызать даже возможность на собственную победу. Мы должны были стать теми, кто выиграет время для эвакуации.

Все разделяются согласно задачам — и, наконец-то, мы спускаемся вниз. Драконы уже всех ждут. Чувствуется, как ситуация влияет на всех нас. Нервные движения переминающихся лап, раскачивающихся хвостов. Никто из нас не знал, чего ожидать от будущей битвы и кто вернётся из неё живым. И едва ли кто-то ожидал, что первый бой так рано замаячит на горизонте.

«Я знала, что ты сделаешь правильный выбор», — проходя мимо Сгаэль, услышала я её голос. — «И он знал. Пусть и недоволен, что ты подвергаешь себя опасности».

«Я не просила твоего одобрения», — посылаю ей короткий ответ.

У Ксейдена и его драконницы было преимущество передо мной. Когда я старалась быть настоящей — он продолжал носить свои маски. Когда я решила довериться ему — он всё ещё держал меня на расстоянии вытянутой руки. Возможно, узнай я о чём-то раньше, всё сложилось бы иначе. Но сейчас гадать уже бессмысленно. Зато ответить этой кинжалохвостке честно я могла себе позволить. Если это ещё и мой последний полёт — то когда, если не сейчас, показать напоследок свой характер?

Наше мысленное совещание с Тейрном и Андарной проходит достаточно гладко. Понимаю, что моя золотая девочка тоже хочет быть сейчас полезной, а не отсиживаться по углам. Но бросать ребёнка в эпицентр бойни я не буду. Просто не смогу. Потому раздаю ей указания, чтобы она уносила свои крылья и хвост, как только почувствует, что нашей с ней связи больше нет. Что защищать больше некого. Единственное место, где она сможет чувствовать себя в безопасности — это в Долине. Там её защитят старшие драконы. Точка. Главное, чтобы она не строила из себя упрямую бараниху.

Когда я подхожу к лапам Тейрна, воздух сотрясается от ужасающего вопля. Все, кто был с нами, невольно устремляют взгляд в нужную сторону, чтобы оценить ситуацию. Мне хочется, чтобы это был рёв поддержки. Чтобы мы не оставались наедине со всем этим ужасом, который уже не просто стоит на пороге, а пробивается к нам. Но нет. Глаза выцепляют тушу, похожую на дракона. Она не такая большая, как Тейрн, но внушительных размеров и серого цвета. Мир замирает, прежде чем я замечаю, что две лапы у этого существа едва ли не прижимаются к пузу, когда оно улетает от нас прямо к Рессону. А потом оно поджигает деревья синим пламенем. Синим, не алым.

— Виверна! Настоящая! — кричу я что есть мочи, чтобы все могли услышать. — Нужно торопиться!

Я уже было хочу начать взбираться на Тейрна, но рядом оказывается Ксейден, который ловкими движениями всовывает в мои свободные ножны два кинжала — те, которые смогут убить вэйнителя. Такие же, как были у моей матери. Ещё одно подтверждение тому, что она обо всём знала и молчала. Решила спрятаться под защитой наших чар и отсидеться в Наварре.

— Остались ли ещё секреты, которые ты от меня утаиваешь?
— Есть кое-что, — он мягко обхватывает меня ладонями за шею и придвигается. — Останься в живых — и обещаю, что расскажу тебе всё, что попросишь.
— Ты должен выжить, — у меня не поворачивается язык сказать, что я всё ещё его люблю, пусть и знаю, что мои чувства никуда не делись. Сейчас в моей голове настоящий хаос, и мне ещё предстоит со всем разобраться и принять какое-то решение. Но не сейчас.

Я отхожу от Ксейдена, мгновенно забираясь на Тейрна. Как мантру твержу в голове, что все должны выжить. И прежде чем оказаться в подобии невесомости, мой взгляд сначала вцепляется в Лиама, который со всей своей грацией буквально взлетает на Деи. Зинхал, помоги нам всем пережить сегодняшний день. Потому что я не хочу представлять мир, где кто-то из нас умрёт. Потом я позволяю себе впервые посмотреть в сторону его сестры без той злобы, которая всегда сквозила в моём взгляде. Даже если она всё ещё считает меня чем-то типа грязи на подошве своих ботинок — я теперь могу её понять. Пусть не до конца, но хотя бы постараться.

«Тейрн, приглядывай за Тоирт», — не совсем соображая, передаю своему дракону по связи, прежде чем он устремляется в небо с бешеной скоростью. Шутки закончились — и все повороты и мёртвые петли теперь наш единственный шанс выжить.

Почему-то в моменте мне кажется, что я должна быть ответственной за неё, когда её брат всегда был моей тенью. Я уверена, что даже сейчас он будет продолжать защищать меня, а не её — потому что так ему приказал Ксейден. Значит, я стану той, кто не даст пасть Слоун.

Подпись автора

i understand me a little more with every rise and fall
обновки разоряют казну риорсона